Пушкин нам дал изумительное по точности описание самого состояния вдохновения. Но откуда оно берется, он не сказал.
Я скажу просто: вдохновение есть награда за взыскующую честность художника. Верующий уточнил бы - награда Бога. Атеист сказал бы: награда нашей нравственной природы. На что верующий мог бы спросить: а откуда взялась ваша нравственная природа? Но этот спор вечен.
Когда перед нами истинно талантливое произведение, это всегда субъективно честно, но охват истины зависит и от силы таланта, и знания предмета, и того идеала честности, который выработан данным писателем. Вдохновение вбрасывает писателя на вершину его идеала. Но вершины идеала Льва Толстого или просто хорошего писателя Писемского находятся на разном уровне, и тут наша собственная честность в измерении их достижений должна учитывать это. Толстой со своей высоты видит всех и потому виден всем. Просто одаренный писатель со своей высоты тоже видит кое-что и виден каким-то людям. Более того, какие-то части открывающегося ландшафта одаренный писатель может видеть лучше гения. Только боюсь, что это мое утешение не остановило бы Сальери. Крайность.
Вдохновение может заблуждаться, но оно не может лгать. Скажу точнее, все истинно вдохновенное всегда истинно правдиво, но адресат может быть ложным. Представим себе поэта, написавшего гениальное стихотворение о животворной разумности движения светила с запада на восток. Можем ли мы наслаждаться таким стихотворением, зная, что оно не соответствует законам астрономии? Безусловно, можем! Мы наслаждаемся пластикой описания летнего дня, мы даже наслаждаемся очарованием доверчивости поэта: как видит, так и поет!
Такие ошибки бывают, но они сравнительно редки, потому что вдохновение вообще есть одержимость истиной, и в момент вдохновения художник видит истину со всей доступной ему полнотой. Но одержимость истиной чаще всего приходит к тому, кто больше всего о ней думает.
Я скажу такую вещь: существует жалкий предрассудок, что, садясь писать, надо писать честно. Если мы садимся писать с мыслью писать честно, мы поздно задумались о честности: поезд уже ушел.
Я думаю, что для писателя, как, видимо, для всякого художника, первым главнейшим актом творчества является сама его жизнь. Таким образом, писатель, садясь писать, только дописывает уже написанное его жизнью. Написанное его личной жизнью уже определило сюжет и героя в первом акте его творчества. Дальше можно только дописывать.
Писатель не только, как и всякий человек, создает в своей голове образ своего миропонимания, но неизменно воспроизводит его на бумаге. Ничего другого он воспроизвести не может. Все другое - ходули или чужая чернильница. Это сразу видно, и мы говорим - это не художник.
Поэтому настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит свое миропонимание, как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окружающей среды. И это есть наращивание этического пафоса, заработанное собственной жизнью. И другого источника энергии у писателя просто нет.
Виктор Шкловский где-то писал, что обыкновенный человек просто физически не смог бы за всю свою жизнь столько раз переписать «Войну и мир». Конечно, не смог бы, потому что у обыкновенного человека не было такого первого грандиозного акта творчества, как жизнь Толстого, породившая эту энергию.
Живому человеку свойственно ошибаться, спотыкаться. Естественно, это же свойственно и писателю. Может ли жизнь писателя, которая в первом акте самой жизни прошла как ошибка и заблуждение, стать предметом изображения во втором акте творчества на бумаге?
Может, только в том случае, если второй акт есть покаянное описание этого заблуждения.
Ребята, мы вкладываем душу в сайт. Cпасибо за то,
что открываете эту
красоту. Спасибо за вдохновение и мурашки.
Присоединяйтесь к нам в Facebook
и ВКонтакте
Русская версия журнала GQ 8 сентября 2015 года провела церемонию вручения наград «Человек года». Музыкантом года по версии издания стал лидер «Аквариума» Борис Гребенщиков. Отношение к нему как к Индии: кому-то он очень нравится, а кто-то относится к нему с осторожностью. Многие считают его современным суфием и духовным учителем. БГ дает много интервью и делится своими мыслями и мировоззрением.
сайт с удовольствием публикует подборку остроумных и мудрых ответов Бориса Борисовича.
Положение народа еще более драматично, чем положение самой культуры. Народы мира теряют нравственные нормы своих традиций, вырабатывавшиеся тысячелетиями, а настоящей общечеловеческой культуры, как я уже говорил, пока почти не усваивают. Не случайно терроризм в мире принял международный характер. Уверен, что лихие боевики сыграли в этом свою роль. Народы уходят от своей народной культуры и не приходят к общечеловеческой. На вопрос: "Умеешь ли ты читать?" - один из героев Фолкнера отвечает: "По-печатному могу. А так нет".
Давно замечено, что полная неграмотность нравственно выше полуграмотности. Это касается и интеллигенции.
…В связи с наступающим хамством. Небольшой пример, как любил говорить вождь. Насколько я помню из литературы, в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века слово «дерзость» имело отрицательный смысл.
Говорили: "Повар надерзил. Пришлось отправить его на конюшню".
Уже у Даля, конечно, в связи с развитием живого языка, это слово имеет два практически противоположных смысла. Дерзость - необычайная смелость. Дерзость - необычайная наглость и грубость.
С начала двадцатого века положительный смысл этого слова в сущности становится единственным. Чем больше хамство побеждало в жизни, тем более красивым это слово выглядело в литературе. И уже невозможно ему вернуть первоначальный смысл. Иногда люди, не замечая комического эффекта, противопоставляют это слово первоначальному смыслу. "Наглец, но какой дерзкий", - говорится иногда не без восхищения.
Таким образом, слово «дерзость» - небольшая филологическая победа большого хамства.
Вот математическое определение таланта. Талант - это количество контактных точек соприкосновения с читателем на единицу литературной площади. Онегинская строфа дает нам наибольшее количество контактных точек, и именно поэтому "Евгений Онегин" - самая гениальная поэма русской литературы.
Пушкин нам дал изумительное по точности описание самого состояния вдохновения. Но откуда оно берется, он не сказал.
Я скажу просто: вдохновение есть награда за взыскующую честность художника. Верующий уточнил бы - награда Бога. Атеист сказал бы: награда нашей нравственной природы. На что верующий мог бы спросить: а откуда взялась ваша нравственная природа? Но этот спор вечен.
Когда перед нами истинно талантливое произведение, это всегда субъективно честно, но охват истины зависит и от силы таланта, и знания предмета, и того идеала честности, который выработан данным писателем. Вдохновение вбрасывает писателя на вершину его идеала. Но вершины идеала Льва Толстого или просто хорошего писателя Писемского находятся на разном уровне, и тут наша собственная честность в измерении их достижений должна учитывать это. Толстой со своей высоты видит всех и потому виден всем. Просто одаренный писатель со своей высоты тоже видит кое-что и виден каким-то людям. Более того, какие-то части открывающегося ландшафта одаренный писатель может видеть лучше гения. Только боюсь, что это мое утешение не остановило бы Сальери. Крайность.
Вдохновение может заблуждаться, но оно не может лгать. Скажу точнее, все истинно вдохновенное всегда истинно правдиво, но адресат может быть ложным. Представим себе поэта, написавшего гениальное стихотворение о животворной разумности движения светила с запада на восток. Можем ли мы наслаждаться таким стихотворением, зная, что оно не соответствует законам астрономии? Безусловно, можем! Мы наслаждаемся пластикой описания летнего дня, мы даже наслаждаемся очарованием доверчивости поэта: как видит, так и поет!
Такие ошибки бывают, но они сравнительно редки, потому что вдохновение вообще есть одержимость истиной, и в момент вдохновения художник видит истину со всей доступной ему полнотой. Но одержимость истиной чаще всего приходит к тому, кто больше всего о ней думает.
Я скажу такую вещь: существует жалкий предрассудок, что, садясь писать, надо писать честно. Если мы садимся писать с мыслью писать честно, мы поздно задумались о честности: поезд уже ушел.
Я думаю, что для писателя, как, видимо, для всякого художника, первым главнейшим актом творчества является сама его жизнь. Таким образом, писатель, садясь писать, только дописывает уже написанное его жизнью. Написанное его личной жизнью уже определило сюжет и героя в первом акте его творчества. Дальше можно только дописывать.
Писатель не только, как и всякий человек, создает в своей голове образ своего миропонимания, но неизменно воспроизводит его на бумаге. Ничего другого он воспроизвести не может. Все другое - ходули или чужая чернильница. Это сразу видно, и мы говорим - это не художник.
Поэтому настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит свое миропонимание, как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окружающей среды. И это есть наращивание этического пафоса, заработанное собственной жизнью. И другого источника энергии у писателя просто нет.
Виктор Шкловский где-то писал, что обыкновенный человек просто физически не смог бы за всю свою жизнь столько раз переписать "Войну и мир". Конечно, не смог бы, потому что у обыкновенного человека не было такого первого грандиозного акта творчества, как жизнь Толстого, породившая эту энергию.
Живому человеку свойственно ошибаться, спотыкаться. Естественно, это же свойственно и писателю. Может ли жизнь писателя, которая в первом акте самой жизни прошла как ошибка и заблуждение, стать предметом изображения во втором акте творчества на бумаге?
Может, только в том случае, если второй акт есть покаянное описание этого заблуждения. Искренность покаяния и порождает энергию вдохновения. Я бы ничего не имел и против заранее запланированного заблуждения, но это пустой номер, при этом не выделяется творческой энергии.
В России жил один из самых гармонических поэтов мира - Пушкин. Больше никогда не повторившееся у нас - великое и мудрое пушкинское равновесие. Однако гармония в российской жизни пока никак не удается. И никогда не удавалась. Был, говорят, Петр Великий. Может быть, гений, но как человек воплощение самых крайних крайностей. И не было ни одного гармонического царя, не говоря о генсеках.
Впрочем, кажется, при Екатерине наметилось какое-то равновесие: извела мужа, но ввела картошку. Эта наша ученая Гретхен очень любила военачальников и сильно приближала их к себе. Вообще при Екатерине каждый храбрый военный человек имел шанс быть сильно приближенным. Может быть, поэтому, говорят, Россия при Екатерине вела самые удачные войны. Она ввела в армии принцип личной заинтересованности. Нет, мудрого пушкинского равновесия и здесь не получается.
Как же так? В России был величайший гармонический поэт, а гармонии никогда не было. Но раз Пушкин был в России, значит, гармония в России в принципе возможна. Почему же ее нет? Выходит, мы плохо читали Пушкина. Особенно политики.
Я бы предложил в порядке шутки, похожей на правду, будущим политическим деятелям России, положив руку на томик Пушкина, давать клятву народу, что перед каждым серьезным политическим решением они будут перечитывать Пушкина, чтобы привести себя в состояние мудрого пушкинского равновесия.
Все остальное мы уже испытали: дворцовые перевороты с удушением монарха, реформы, контрреформы, революции, контрреволюции - ничего не помогает, нет гармонии в российской жизни.
Пушкин - наш последний шанс. И если мы еще иногда способны шутить это тоже Пушкин.
Поэты и цари
На мой взгляд, идеальное государство - это такое государство, о существовании которого мы вспоминаем один раз в-году при виде налогового уведомления.
Чем хуже государственное устройство, тем больше мы о нем думаем. Чем больше мы о нем думаем, тем меньше мы занимаемся своим делом. Чем меньше мы занимаемся своим делом, тем хуже государство. Есть ли выход из этой дурной бесконечности?
Иногда хочется огрызнуться словами поэта: "Подите прочь - какое дело поэту мирному до вас!"
(1)Я скажу просто: вдохновение есть награда за взыскующую честность художника. (2)Верующий уточнил бы - награда Бога. (3)Атеист сказал бы: награда нашей нравственной природы. (4)На что верующий мог бы спросить: а откуда взялась ваша нравственная природа? (5)Но этот спор вечен. (6)Когда перед нами истинно талантливое произведение, это всегда субъективно честно, но охват истины зависит и от силы таланта, и знания предмета, и того идеала честности, который выработан данным писателем. (7)Вдохновение вбрасывает писателя на вершину его идеала. (8)Но вершины идеала Льва Толстого или просто хорошего писателя Писемского находятся на разном уровне, и тут наша собственная честность в измерении их достижений должна учитывать это. (9)Толстой со своей высоты видит всех и потому виден всем. (10)Просто одарённый писатель со своей высоты то же видит кое-что и виден каким то людям. (11)Более того, какие то части открывающегося ландшафта одарённый писатель может видеть лучше гения. (12)Только боюсь, что это моё утешение не остановило бы Сальери. (13)Вдохновение может заблуждаться, но оно не может лгать. (14)Скажу точнее, всё истинно вдохновенное всегда истинно правдиво, но адресат может быть ложным. (15)Представим себе поэта, написавшего гениальное стихотворение о животворной разумности движения светила с востока на запад. (16)Можем ли мы наслаждаться таким стихотворением, зная, что оно не соответствует законам астрономии? (17)Без условно, можем! (18)Мы наслаждаемся пластикой описания летнего дня, мы даже наслаждаемся очарованием доверчивости поэта: как видит, так и поёт! (19)Такие ошибки бывают, но они сравнительно редки, потому что вдохновение вообще есть одержимость истиной, и в момент вдохновения художник видит истину со всей доступной ему полнотой. (20)Но одержимость истиной чаще всего приходит к тому, кто больше всего о ней думает. (21)Я скажу такую вещь: существует жалкий предрассудок, что, садясь писать, надо писать честно. (22)Если мы садимся писать с мыслью писать честно, мы поздно задумались о честности: поезд уже ушёл. (23)Я думаю, что для писателя, как, видимо, для всякого художника, первым главнейшим актом творчества является сама его жизнь. (24)Таким образом, писатель, садясь писать, только дописывает уже написанное его жизнью. (25)Написанное его личной жизнью уже определило сюжет и героя в первом акте его творчества. (26)Дальше можно только дописывать. (27)Писатель не только, как и всякий человек, создаёт в своей голове образ своего миропонимания, но неизменно воспроизводит его на бумаге. (28)Ничего другого он воспроизвести не может. (29)Все другое - ходули или чужая чернильница. (30)Это сразу видно, и мы говорим - это не художник. (31)Поэтому настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит своё миропонимание, как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окружающей среды. (32)И это есть наращивание этического пафоса, заработанное собственной жизнью. (33)И другого источника энергии у писателя просто нет.
(Ф.А. Искандер)
Писательское вдохновение – сила, благодаря которой мы становимся свидетелями удивительных миров, родившихся в сознании художников и поэтов.
Порой мы с головой погружаемся в выдуманный мир, переживаем вместе с героями, любуемся красотами природы, не подозревая, что это ни что иное как истинное мироощущение автора, вылившееся на бумагу благодаря снизошедшему на него вдохновению.
Что же такое вдохновение? На чем оно основывается и можно ли намеренно вызвать его? Об этом размышляет Ф.А. Искандер в своем тексте.
По его мнению, вдохновение – это заслуженная награда за честность писателя. В зависимости от силы таланта писатель может охватить лишь какую-то часть истины или же всю ее целиком. В последнем случае речь идет о гениальности.
Для писателя важно помнить, что, садясь за работу, невозможно делать установку на честность. Такой труд будет обречен на провал. Ведь истинному мастеру сюжет и развитие действия диктует его собственная жизнь, а дальнейшее творчество призвано лишь дописывать возможный исход событий.
Для Ф. Искандера вдохновение – миропонимание художника, процесс его самоочищения и очищения окружающей среды. Другого источника энергии у писателя просто нет.
Ф. Искандер – замечательный художник слова и с ним нельзя не согласиться. Вдохновение – истина, знание, управляющее художником на подсознательном уровне.
В русской и мировой литературе немало примеров, когда рукой писателя или художника водит некая небесная сила. Например, А.С. Пушкин, создавая роман «Евгений Онегин», лишь набросал образы героев, наделил их определенными чертами характера и психологическими особенностями, а далее они начали действовать самостоятельно.
В начале романа Татьяна предстает скромной девушкой, суеверной и наивной, которая легко и навсегда влюбляется в непохожего на окружающих Евгения. Пренебрегая приличиями, она пишет молодому человеку письмо с признанием в любви и покорно принимает его увещевательную исповедь, когда он признается в неумении ответить ей взаимностью.
Спустя годы, когда Татьяна Ларина выходит замуж и превращается в знатную и почитаемую даму, она вновь встречается с Евгением. Теперь он горячо влюбляется в нее, но она непреклонна. В конце романа, когда Онегин признается Татьяне в любви, стоя перед ней на коленях, девушка отказывает ему, говоря: «Но я другому отдана и буду век ему верна».
В письме к другу Раевскому А.С. Пушкин признается, что не ожидал от своей любимой героини такого поведения, что она действовала самостоятельно, не взирая на волю своего создателя.
Для поэзии начала 20 века, именуемой поэзией «Серебряного века», поэт предстает демиургом, творцом, создателем. На его плечи ложится ответственность за изображение окружающей действительности с позиции собственного видения. Все мы восхищаемся стихотворениями А. Блока, В. Маяковского, Б. Пастернака, А. Ахматовой, М. Цветаевой и др., хотя не подозреваем, под влиянием каких сил создавались их произведения.
Об этом говорит М. Цветаева: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда. Как желтый одуванчик у забора. Как лопухи и лебеда».
Истинное вдохновение не зависит от настроения или мыслей художника. Оно может прорасти на совершенно неподходящей почве. Но результатом этого рождения станет великолепное произведение, прочтение которого откроет для нас нечто неизведанное, поможет понять непостижимое или напомнит о давно прошедшем.
Сочинение по тексту:
Что такое вдохновение? Вот вопрос, над которым размышляет писатель Константин Георгиевич Паустовский.
Раскрывая данную проблему, автор отмечает, что о работе писателя существует много предвзятых мнений. Например, критики и читатели очень часто смешивают вдохновение с восторгом, представляя первое «в виде выпученных в непонятном восхищении глаз поэта». К.Г.Паустовский приводит в пример высказывания А.С.Пушкина и П.И.Чайковского, которые считали сравнение вдохновения с «телячьим восторгом» невежеством и неуважением к тяжелому труду писателя.
Позиция писателя выражена довольно четко: он убежден, что вдохновение – «это строгое рабочее состояние человека».
Вспомним стихотворение А.С.Пушкина «Осень», где очень ярко описаны минуты пришедшего вдохновения:
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута - и стихи свободно потекут.
Автор переживает состояние свежести и полноты мысли. Он считает, что вдохновение – это не только дар богов, но и свойство души. И его можно испытать, только трудясь.
Известный литературный критик В.Г.Белинский говорил: «Вдохновение... везде, во всяком деле, во всяком труде». Он подчеркнул, что оно не исключительная принадлежность поэта или художника, без него немного смогли бы сделать и ученые, и ремесленники. Кто трудится, тот и испытывает вдохновение, которое рождается только во время работы!
Таким образом, вдохновение приходит к человеку не тогда, когда он сидит, в непонятном восхищении устремляя глаза к небу, а когда он трудится и работает.
Текст К. Г. Паустовского:
(1)О писательской работе существует много предвзятых мнений и предрассудков. (2)Некоторые из них могут привести в отчаяние своей пошлостью.
(3)Больше всего опошлено вдохновение. (4)Почти всегда оно представляется невеждам в виде выпученных в непонятном восхищении, устремлённых в небо глаз поэта или закушенного зубами гусиного пера.
(5)Нет! (6)Вдохновение – это строгое рабочее состояние человека. (7)Душевный подъём не выражается в театральной позе и приподнятости. (8)Так же, как и пресловутые «муки творчества».
(9)Пушкин сказал о вдохновении точно и просто: «Вдохновение есть расположение души к живому восприятию впечатлений...» (10)«Критики, – сказал он вдобавок, – смешивают вдохновение с восторгом». (11)Так же, как читатели смешивают иногда правду с правдоподобием.
(12)Это было бы ещё полбеды. (13)Но когда иные художники и скульпторы смешивают вдохновение с «телячьим восторгом», то это выглядит как полное невежество и неуважение к тяжёлому писательскому труду.
(14)Чайковский утверждал, что вдохновение – это состояние, когда человек работает во всю силу, как вол, а вовсе не кокетливо помахивает рукой.
(15)Каждый человек хотя бы несколько раз за свою жизнь пережил состояние вдохновения – душевного подъема, свежести, живого восприятия действительности, полноты мысли и сознания своей творческой силы.
(16)Да, вдохновение – это строгое рабочее состояние, но у него есть своя поэтическая окраска, свой, я бы сказал, поэтический подтекст.
(17) Вдохновение входит в нас, как сияющее летнее утро, только что сбросившее туманы тихой ночи, забрызганное росой, с зарослями влажной листвы. (18)Оно осторожно дышит нам в лицо своей целебной прохладой.
(19)Вдохновение – как первая любовь, когда сердце громко стучит в предчувствии удивительных встреч, невообразимо прекрасных глаз, улыбок и недомолвок.
(20)Тогда наш внутренний мир настроен тонко и верно, как некий волшебный инструмент, и отзывается на все, даже самые скрытые, самые незаметные, звуки жизни.
(По К. Г. Паустовскому)